Ключевой проблемой любой восточной (южной, азиатской) системы управления является ее нацеленность на личные связи, договоренности и непубличный характер.
К примеру, у нас всегда любят подчеркивать «теплые дружеские связи» с тем или другим руководителем.
Западная цивилизация нацелена на создание структур и институтов, которые существенно урезают полномочия первых лиц в пользу более сбалансированных решений.
В итоге на коротких дистанциях восточная система управления вполне может опережать и даже быть более эффективной за счет темпа принятия решений, но уже в среднесрочной и тем более долгосрочной перспективе персоналистский характер управления всегда (подчеркну — всегда) вторичен по отношению к институциональному западному.
СССР и Китай от Дэн Сяопина и по последний съезд КПК попытались решить эту хроническую проблему через институционализацию и структуризацию механизмов принятия решений, но слишком сложный характер таких механизмов при сочетании со сложными управляемыми объектами и плохо совмещающейся с ними в плане соответствия правящей верхушки привели и в том, и другом случае к сваливанию в волюнтаризм и возвращение к предыдущим более примитивным персоналистским схемам управления.
Объективно возвращение к ним обосновывалось необходимостью проведения мобилизационных мероприятий и рывков (в СССР им стала перестройка и все последующие события, в Китае причины третьего срока Си Цзиньпина объяснены предельно туманно, но суть та же — Китай столкнулся с чрезвычайно серьезным кризисом, поэтому правящая верхушка привычно идет на концентрацию власти в одних руках). Однако все это паллиатив, так как это классический кризис любого управления, когда старая система уже перестала работать, а новая еще не отрефлексирована и ее институты еще не устоялись.
В такой ситуации возвращение назад только усугубляет ситуацию, равно как и неверно выбранные модели перехода.
Как это произошло в СССР, мы уже видели, как именно крах модели управления произойдет в Китае — мы еще увидим. Но то, что он неизбежен, практически не подлежит сомнению.
Россия и при Ельцине, и при Путине попыталась создать институты управления, как-то соответствующие более сложным моделям, но ельцинская модель была просто нежизнеспособной (та самая «семибанкирщина» фактически была попыткой совместить персоналистский режим управления с коллегиальным, но без выстраивания институтов управления). При Путине в силу сугубо криминального бэкграунда пришедшей к власти уголовной страты институционализация выстраивалась вокруг сугубо бандитских понятий, где ключевой была роль решалы — именно решалой и стал нынешний президент, взяв на себя функции арбитра и разводящего между разными криминальными структурами.
Это тоже система управления, но она неустойчива, так как криминал может только перераспределять, а не созидать, поэтому по мере исчерпания перераспределяемого ресурса (с его неизбежным и очень быстрым разбазариванием) конфликты между различными криминальными группировками должны были стать и стали хроническими и все более острыми. Соответственно, у решалы возникает потолок его полномочий, выше которого он не в состоянии эти конфликты разрешать.
Собственно, поэтому путинская Россия в конце своего существования начала тяготеть к внешней агрессии, так как конфликтное поле внутри системы было уже переполненным, а значит — конфликты пришлось выводить за пределы системы, но это только усугубило ситуацию, ускорив ресурсное истощение режима и еще сильнее обострив противоречия и конфликты.
Пригожинский мятеж — это следствие неразрешимости существующей конфликтной истории внутри кремлевской братвы, и теперь она может разрешать свои противоречия только в столкновениях друг с другом. Что означает быструю утрату легитимности решалы в глазах самой братвы.
Возникает классическая катастрофическая ситуация с обособлением и суверенизацией разных воровских кланов, когда они начинают оптимизировать себя за счет других группировок и системы в целом. И в такой ситуации персоналистский режим уже бессилен. Он еще в состоянии какое-то время удерживать от столкновений наиболее крупные группировки, но периферийные по отношению к ним кланы и группы выпадают из-под контроля — что, в общем-то, и показал пригожинский мятеж.
На поле внешней политики всё то же самое. Все договоренности носят сугубо личный характер, и как только личное перестает работать, замены ему в виде структур и институтов просто нет. Неприятности с Турцией — это следствие той же самой кризисной ситуации в отношениях между Эрдоганом и Путиным. Если первый сумел победить на выборах и является внутри Турции несомненным победителем, то Путин крайне динамично утрачивает легитимность внутри страны и что самое важное — внутри своей бандитской среды. Личные договоренности теряют смысл, так как Путин попросту уже не в состоянии гарантировать их, а без этого доверия между двумя восточными деспотами быть не может.
Будь в России выстроена институционализированная система управления, гарантии давала бы она, но если бы она была, то, конечно, никаких четырех сроков у Путина быть не могло, он бы давно сидел на пенсии и писал бы мемуары (если бы дожил, конечно).
Но сейчас имеем, что имеем, и поэтому резкое обострение отношений с Турцией (пока неясно, будет ли оно купировано на какое-то время) не должны вызывать удивления — оно неизбежно именно в связи с крахом всей модели управления, выстроенной вокруг «сильного» лидера. Как только он становится слабым, она немедленно входит в штопор.
Всё те же грабли
Украина и Турция, по всей видимости, договорились между собой о гарантиях продления «зерновой сделки» в условиях выхода из нее России. Мало того — Турция теперь считает, что способна и сама предоставить эти гарантии, не привлекая к этому Кремль. Что в целом вполне обосновано — Черноморский флот России буквально прижат к Крыму, у него нет возможности действовать в Черном море, а любые попытки могут быть пресечены или затруднены ударами как по самим кораблям, так и по базам — Севастополю и Новороссийску.
Проще говоря — если 17 июля Россия из сделки выйдет, Турция объявит о своих гарантиях и может начать сопровождать своими военными кораблями караваны в рамках гарантий сделки.
Это, в общем-то, очевидное обострение. Путин очень любит ломать достигнутые договоренности, внося в них уже после их достижения дополнительные условия, шантажируя разрывом. С зерновой сделкой получилось ровно так же — после ее подписания из шляпы достали меморандум между Россией и ООН, который не входил в неё, и в Кремле начали утверждать, что этот меморандум и условия, упомянутые в нем (подключение Россельхозбанка к SWIFT, запуск аммиакопровода Тольятти-Одесса) являются неотъемлемой частью договора. Что совершенно не так. Вежливое недоумение участников сделки никакого впечатления на Кремль не производило, и он самовольно изменил сроки действия сделки — со 120 дней на 60, что опять-таки в тексте договоренностей никак не было обозначено.
В итоге Путину намекнули, что он слишком зарывается, и взорвали аммиакопровод. Вновь никакой реакции, в Кремле сделали вид, что намеков не понимают. Второй намек — это разрыв договоренностей по пленным и их возвращение Украине. Мало того — один из командиров прямо заявил, что вернется на фронт, что противоречит уже не просто договоренностям, а нарушает Женевскую конвенцию, запрещающую возвращение интернированных к участию в боевых действиях.
Были и другие намеки — объявлено о поставках Украине турецких гаубиц. Пока неясно, насколько это будет осуществимо, так как это уже не просто намек, а прямое вооружение противника Кремля, но заявление такое сделано.
Если Кремль и этот намек не поймет, то не исключено, что 17-18 июля Эрдоган гарантирует безопасность сделки в эксклюзивном порядке. А значит — теперь российские корабли или самолеты, которые рискнут атаковать суда с зерном или воспрепятствовать их движению любым способом, станут законной целью для турецких кораблей сопровождения.
Один-в-один повторяется история, предшествующая 24 ноября 2015 года, когда турецкий самолет сбил самолет российский. Тогда тоже было много намеков и прямых требований, но российское руководство делало вид, что не понимает. И точно так же вдруг оказалось перед выбором — либо потеря лица, либо полноценный военный конфликт. В 2015 году Кремль выбрал потерю лица.
Сейчас его положение гораздо хуже. И дело не только в резко изменившемся военном балансе в регионе. Турция для России сегодня — буквально последний транзитный коридор для «параллельного импорта» — проще говоря, контрабанды. Турция сегодня — последняя надежда пристроить газпромовский газ в Европу, даже ценой скидок в четверть стоимости и отсрочки платежей на год (причем неясно даже в какой валюте). Турция в любой момент готова заменить Россию сразу в двух критически значимых регионах — Закавказье и Центральной Азии, где Кремль держится из последних возможностей.
Наконец, Турция — это мощная подпитка военных возможностей Украины в случае повторения ситуации 2015 года и резкого обострения отношений. Про логистические проблемы с доступностью Хмеймима, а через него — в Африку, и говорить не приходится.
В общем, на Турцию завязано сейчас слишком много, и даже странно, что Кремль настолько по-хамски себя ведет по отношению к Турции — такие вещи рано или поздно заканчиваются. Если Путин полагает, что он когда-то помог Эрдогану во время военного переворота и на этом основании может пользоваться плодами этой помощи, то, во-первых, это было уже давно, а, во-вторых, у него у самого только что случился военный переворот, и Турция (по меньшей мере вербально) поддержала его, фактически вернув все прежние долги.
На этом фоне сообщается, что визит Путина в Турцию может быть отменен, что Эрдоган, без сомнений, расценит как еще один не слишком дружественный шаг.
17 июля становится критической датой — если Кремль откажется от зерновой сделки, Турция сочтет, что у нее развязаны руки. В конце концов, сколько можно терпеть капризного и слабо вменяемого «партнера». Очень может быть, что именно этот момент покажется для Эрдогана достаточно удачным, чтобы восстановить отношения с США, с которыми есть ряд мелких разногласий вроде российский С-400. Эрдоган вполне может передать их Украине, обосновав это необходимостью гарантий по «зерновой сделке», а это сразу же раскроет возможность возобновить переговоры по поставкам F-35 с США. В проигравших здесь останется только Путин, но в конце концов, он сам упорно и настойчиво копал себе яму. Никто не помогал — всё сам.