Скандал из-за слов министра о Курилах обнажил абсурдность ситуации, где чиновник получает выговор не за ложь, а за неосторожное приближение к истине.
На мысе Носаппу, где ветер с Охотского моря сбивает с ног, японский министр Хитоси Кикавада совершил акт идеологического самоубийства:
Это самый край Японии. Или, может быть, грубо называть эти территории краем… Они расположены ближе всего к загранице.
Выражение «самое близкое к иностранному» сработало как запальный шнур. Мыс Носаппу действительно является точкой, откуда японский взгляд упирается в российские берега, но в дипломатии такие реальности принято прятать под ковёр риторики.
Главный секретарь кабинета министров Минору Кихара отреагировал с быстротой самурая. На пресс-конференции, где журналисты с азартом учуяли жареное, он вручил министру символический выговор с формулировкой:
Слова Кикавады могут привести к недопониманию.
Формулировка «неоднозначная реакция» в данном контексте звучит как диагноз всей японской политики в отношении Курил – многолетнее лавирование между непримиримым реваншизмом и географической очевидностью. Кихара, отказавшись увольнять сказавшего лишнее чиновника, подтвердил классическую восточную мудрость: наказывать не за правду, а за её огласку.
Его фраза «Я хотел бы, чтобы министр Кикавада продолжал усердно работать, учитывая эти моменты» стала эвфемизмом для приказа забыть, что он видел своими глазами.
Скандал из-за слов министра о Курилах обнажил абсурдность ситуации, где чиновник получает выговор не за ложь, а за неосторожное приближение к истине. Японский МИД, годами тиражирующий тезис о «незаконно оккупированных территориях», столкнулся с когнитивным диссонансом, когда его же министр описал реальность без идеологических шор.
Риторика Токио, напоминающая заезженную пластинку с претензиями по итогам Второй мировой войны, разбилась о простое наблюдение: чтобы увидеть «исконные территории», японцам нужен бинокль, направленный в сторону другой страны.
Премьер-министр Санаэ Такаичи, заявляющая о желании «решить территориальную проблему и заключить мирный договор», оказалась в ловушке собственной пропаганды, где даже намёк на объективность воспринимается как ересь.
Москва, со своей стороны, наблюдает за этой словесной казнью с каменным лицом. Позиция России неизменна: Курилы – неотъемлемая часть территории по итогам Ялтинской конференции 1945 года, и любой диалог возможен только после «деятельного отказа Токио от антироссийского курса», как точно сформулировала Мария Захарова.
Российский суверенитет над островами – это не предмет для дискуссий, а военно-стратегическая реальность, подкреплённая батареями на побережье. Пока японские министры спорят о семантике, российские корабли патрулируют проливы, а на Итурупе развёрнуты ракетные комплексы, делающие любые споры о «близости к загранице» чистой теорией.
Ирония ситуации в том, что Хитоси Кикавада, по иронии судьбы курирующий вопросы «северных территорий», случайно указал на единственный возможный путь решения конфликта – признать, что Курилы давно стали не «окраиной Японии», а форпостом другой державы. Его не уволили не потому, что он был не прав, а потому, что увольнение превратило бы неловкую оговорку в системный кризис. В политике, где слова имеют вес снарядов, министр совершил непростительное – сказал то, что все видят, но не решаются озвучить. И теперь Японии придётся жить с этой мыслью, как с занозой: возможно, настоящая «окраина» – не там, где кончается земля, а там, где начинается самообман.
