Российский рынок сельскохозяйственной техники переживает не просто спад — он погружается в системный кризис, угрожающий не только промышленности, но и продовольственной безопасности страны. По данным ассоциации «Росспецмаш», за первые семь месяцев 2025 года реализация отечественной сельхозтехники сократилась на 30%.
Производство ключевых видов техники демонстрирует катастрофическое падение: выпуск комбайнов упал на 50%, зерноуборочных машин — на 40%, тракторов — на 25% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.
Президент ассоциации Константин Бабкин называет текущую ситуацию худшей за четверть века:
«Такого слабого рынка, такого пассивного поведения крестьян я не припомню — хуже было только в середине девяностых».
Но за этими цифрами скрывается куда более глубокая и опасная проблема — энергетическое обескровливание аграрного сектора, которое делает невозможным даже базовое обновление технического парка. Если не принять срочные меры, последствия выйдут далеко за рамки машиностроения — они ударят по урожайности, логистике, экспортному потенциалу и, в конечном счете, по национальной безопасности.
Один из ключевых индикаторов технологического уровня аграрного сектора — энерговооружённость труда, то есть количество лошадиных сил, приходящихся на одного занятого в сельском хозяйстве работника.
В России этот показатель по итогам 2024 года составил всего около 6,5 л.с. на человека. Для сравнения: в США — 27–30 л.с., в Германии — 25–28, во Франции — 23–26. Даже Бразилия, несмотря на все структурные сложности, обеспечивает своим аграриям 12–14 л.с., а Казахстан — 8–9. То есть российские фермеры в 4–4,5 раза менее энерговооружены, чем их западные коллеги.
Это не просто статистическая разница — это прямой показатель производительности труда, себестоимости продукции и способности конкурировать на мировом рынке.
При этом средний возраст парка техники продолжает расти: комбайны в среднем старше 15 лет, тракторы — почти 18, а почвообрабатывающая техника в ряде регионов перевалила за 20-летний рубеж.
Эксперт Института конъюнктуры аграрного рынка Дмитрий Рылько поясняет:
«Энерговооружённость — это не роскошь, а база для конкурентоспособности. Если у тебя трактор 1998 года с расходом топлива на 30% выше современного аналога, ты не сможешь конкурировать ни на внутреннем, ни на внешнем рынке. Особенно при текущих ценах на дизель и запчасти».
Почему же аграрии не обновляют технику? Ответ прост — они не могут себе этого позволить. Основная причина — кредитная блокада. Ключевая ставка ЦБ в 17% делает лизинг и кредиты практически недоступными: средняя ставка по финансированию сельхозтехники достигает 22–25% годовых, а срок окупаемости новой машины при таких условиях растягивается на 8–10 лет вместо нормативных 4–5. Для сравнения: в Германии и США аналогичные программы предлагаются под 2–5% годовых, а в Бразилии — под 4–6% с отсрочкой платежа на три года.
По оценке Национального союза производителей сельхозтехники, лишь 12% хозяйств могут позволить себе покупку новой техники без субсидий. Остальные либо ремонтируют старую, либо арендуют — что увеличивает себестоимость производства на 15–30%.
Но даже если бы кредиты были доступны, аграриев ждет фискальная ловушка: экспортные пошлины на зерно до 20% от стоимости, НДС 20% на технику и запчасти, налог на прибыль 25% при рентабельности большинства хозяйств в 5–8%.
Гендиректор «АгроЭкспертКонсалт» Ольга Балакирева резюмирует:
«Мы создали систему, где аграрий платит пошлину за то, что хочет продать урожай, потом платит НДС за то, чтобы купить технику для следующего урожая, и потом налог на прибыль с остатка. Это не стимулирование — это фискальное удушение».
Несмотря на декларируемый курс на импортозамещение, импорт сельхозтехники за последний год вырос на 37%, достигнув 1,2 млрд долларов. Доля российско-белорусской техники на рынке сократилась с 68% в 2022 году до 54% в 2024-м. Лидерами поставок стали Турция (мини-тракторы), Китай (комбайны и посевные комплексы) и Беларусь (тракторы, но с импортными комплектующими).
Ключевое преимущество импортеров — льготное кредитование через их национальные банки: китайские финансовые институты, например, охотно финансируют покупки под 6–8% на пять лет, что делает их технику экономически привлекательной даже при более низком качестве.
Проблему усугубляет утилизационный сбор, введенный в 2021 году: для отечественных производителей он составляет 7–15% от стоимости техники и закладывается в цену, тогда как импортёры зачастую обходят его через «серые» схемы или получают компенсации от своих правительств.
Гендиректор завода «Ростсельмаш» Валерий Кашин возмущён:
«Мы платим утильсбор дважды — как производители и как покупатели. А импортная техника приезжает с “демпинговой” ценой, потому что сбор либо не платят, либо его компенсируют. Это не конкуренция — это искажение рынка».
Мировой опыт показывает, что Россия — одна из немногих стран, где государство одновременно изымает ресурсы у аграриев и не компенсирует их потери.
В США действуют программы USDA, субсидирующие ставки до 2–3% и предоставляющие гранты на обновление парка. В Германии — нулевой НДС на сельхозтехнику и субсидии до 40% стоимости при переходе на «зелёные» технологии. Во Франции малым хозяйствам дают кредиты под 1–2%, а в Казахстане вообще отменили НДС на отечественную технику и ввели лизинг под 5%. У нас же, как констатирует Бабкин, «есть программа 1432, которая профинансирована на 40% от потребностей. Это не поддержка — это имитация».
Эксперты единодушны: без кардинальных мер отрасль обречена. Главный экономист «СберАгроТех» Алексей Медведев говорит:
«Основная проблема — не в отсутствии спроса, а в отсутствии платежеспособного спроса. Аграрии хотят и готовы обновлять технику, но при текущих налогах и ставках это экономически невыгодно. Государство должно выбрать: либо собирать пошлины и налоги, либо иметь современное сельское хозяйство. Одновременно — невозможно».
Профессор РЭУ им. Плеханова Игорь Николаев предупреждает:
«Мы потеряли цепочки поставок, не создали кооперацию, не развили компетенции. Сейчас заводы работают на остаточном ресурсе. Без госзаказа, льготного кредитования и налоговых каникул отрасль не выживет. Это не кризис — это ликвидация».
Директор Центра агропромышленных исследований ВШЭ Елена Шагайда предлагает альтернативный путь:
«Нужно перестать субсидировать покупку техники и начать субсидировать её производство в регионах. Создавать кооперативные технопарки, где малые заводы обслуживают локальные хозяйства. Это снизит логистику, повысит адаптацию техники и сократит издержки».
Что же делать? Эксперты предлагают срочный антикризисный план на ближайшие 12 месяцев.
Во-первых, необходимо ввести сезонную ключевую ставку для АПК — не выше 5% на период полевых работ с апреля по октябрь.
Во-вторых, отменить экспортные пошлины для хозяйств, использующих отечественную технику — это создаст прямой стимул к модернизации.
В-третьих, пересмотреть систему утилизационного сбора: обнулить его для отечественных производителей на три года и установить жесткие 15% для всех импортёров без исключений.
В-четвертых, довести финансирование программы 1432 до 35 млрд рублей с приоритетом для малых и средних хозяйств.
В-пятых, ввести налоговый маневр в АПК: нулевой НДС на сельхозтехнику и запчасти, а также снижение налога на прибыль до 10% для аграриев, обновивших хотя бы 30% своего парка.
И, наконец, создать фонд модернизации агротехнопарка с участием госбанков и частных инвесторов по модели Фонда развития промышленности — чтобы не просто дотировать, а инвестировать в будущее отрасли.
Отрасль стоит на грани системного коллапса. Если в 2025–2026 годах не будет принято комплексных мер, Россия рискует потерять последние крупные заводы сельхозтехники, столкнуться с падением урожайности на 15–20% к 2028 году, стать зависимой от импорта техники и запчастей и, в конечном счете, утратить продовольственную суверенность.
Как предупреждает Бабкин:
«Без скоординированных действий государства и бизнеса мы можем потерять не только производство техники, но и продовольственную безопасность страны».
Кризис агротехнопарка — это не отраслевая проблема. Это национальный вызов. Ответ на него определит, сможет ли Россия кормить себя сама — или станет заложником импортных поставщиков и глобальных цен.
Время на раздумья закончилось. Каждый упущенный месяц приближает не просто экономический спад — а системную катастрофу, последствия которой будут ощущаться десятилетиями.
